Форум » Культура, обмен опытом и прочие частные коллекции » Творческий раздел (стихи, рассказы и многое другое...) » Ответить
Творческий раздел (стихи, рассказы и многое другое...)
лида: для тех, кто не равнодушен...
Ответов - 138, стр:
1 2 3 4 All
лида: Вот надоела мысль Вот надоела мысль, зануда, В мозгу царапает, скребёт Про то, что нет добра без худа, А худо без добра-живёт. На чёрта б мне такая мудрость?! А вот ещё- знать где упасть... Какая блажь, рассудка скудость, Боязнь всего, к гаданьям страсть. Так незаметно жизнь проходит В неумном страхе каждый день, Судьба же счёт с глупцами сводит, Коль им с собой считаться лень. Олег К.
лида: Понять страдание другого ------------------------------- Понять страдание другого Без сострадания нельзя, Как доброе не знать без злого И недруга, коль не были друзья. Два полюса магнитные- Юг, Север, А между ними Запад и Восток. Здесь Солнце работягой на посеве, А там уж Месяц на бок лёг. Суровый климат мы не любим, Поскольку знаем, где тепло И в темноте бродить не будем, Коль через час уже светло. Наш принцип выбора естествен, Разумность Мира всем видна, Но каждый ли из нас ответствен Сказать в несчастье-где вина. Уходим часто не прощаясь, Не потому, что так спешим, Мы в суете сует вращаясь, Вдруг выпадаем и.. летим. Полёт из жизни этой бренной Во Все-вселенское Ничто Душе и грешной и смиренной Увы.., не кажется мечтой. И всё-же стоит людям верить В непогрешимость этих строк: "Не надо жизнь годами мерить Всему и каждому свой срок". Олег К
лида: Фигня война, главное мнЁвры Максим Эпликов Наверное, никогда не научусь останавливаться, "держать удары", "быть готовым". Ведь даже коню понятно, 940 км, почти "Великий каньон", 31 не равно 45, нельзя смешать в одном флаконе две жизни. И всё равно, прыгаю по граблям, бьюсь, плачу от боли и смеюсь, как полоумный, над собственной глупостью: - Ну что, ДУРАК, опять то же самое? Хоть намекни, когда поумнеешь. Когда, наконец, вкуришь, что можно, что нельзя, стоит ли вообще на что-то рассчитывать и, главное, зачем, - и потрепать себя же самого по тупой башке. Или врезать. С носока и с придыханием, наслаждаясь чавкающим хрустом. Чтобы то, что должно быть мозгом, в кисель перемешалось и перестало коники выкидывать. И чтоб не трепыхалось больше. Говорят, я - Весы. Может и правы... Колебаться стало быстро надоедать. Равновесия хочется. Стабильности. Понимаю, что стабильное равновесие возможно только в одном месте, у моего друга на работе. Друг - патологоанатом. И мысль попасть к нему на приём всё больше и больше становиться соблазнительной. Мне жалко Кощея Бессмертного, и я начинаю понимать, почему он такой злой. Даже сочувствовать стал ему. И не завидую больше. Ни ему, ни этому треклятому Творцу. Одно только удивляет: столько народу и к вечной жизни стремятся. Они чо, ВСЕ тупые?! Или может, счастливы до такой степени, что готовы тянуть эту волыну до скончания веку? И почему я не завидую их счастью? Иногда в голову приходит мысль: наверное, такие как я спецом появляются на свет. На таких сливается большая часть негатива по жизни. Чтобы другим было комфортнее. А почему именно я? Что такого плохого я совершил? Или мои родители? Достали эти манёвры вместо нормальной жизни! Это бесконечное лавирование между интересами и моралью. Между желанием и невозможностью. Между надеждой и знанием. Очень сильно достали. Неимоверно просто достали! Но сильнее всего достало одиночество в толпе. Уж лучше бы быть действительно одиноким. Способ вообще-то есть. Осталось найти силы его воплотить. Только где они, силы эти треклятые? Где? Скажи, скотинка святая, ГДЕ прячешь силы? 12 июня 2007/07:44
лида: Купите букетик Максим Эпликов Астры, хризантемы, бархатцы, васильки... И любимые георгины и пионы. А ещё, конечно же, - сирень. Разная. И простая, и махровая, персидская. Белая, сиреневая, светлая и тёмная. Ароматная. Пьянящая. Дворик не очень ухоженный, хотя и большой. Только перед домом две небольшие грядки под цветы. Всё остальное - лес. Самый, почти, настоящий лес. Почти в самом "старом" центре города. Так уж сложилось, что замуж не вышла. Вначале - травма и двенадцать лет в гипсовой кроватке. Потом война. Голод. Ухаживала за мамой. Нужно было выживать. Не до замужества. Единственное, что она могла себе позволить - выращивала цветы. Цветы и мама заменили Ей не состоявшуюся семью. И всем было отдано всё сполна. Мама дожила до девяностолетнего возраста и тихо, не болея, умерла. И остались цветы. Цветы дарили радость и немного помогали, принося небольшой доход. Каждую весну, вытаскивая тяжеленные ящики с клубнями георгин и сверяясь с бирками, рассаживала в прошлогодние ямки. Потом, позвенев мелочью и вздохнув, шла на рынок. Долго, выбирая, ходила вдоль мешочков с семенами. Брала немного и, вздохнув на то, что не купила, уходила домой. Купить много не позволяла инвалидская пенсия и те гроши, которые ей платили за переплётные работы. Да и как ей могли платить много, если за всеми "заботами" профессию она так и не получила. Научилась переплётному делу и ходила по разным канторам, предлагая свои услуги. Кое-где работу давали. В основном, правда, отказывали. Советская власть не понимала, что такое переплётчик-надомник. А в штате держать не позволяло штатное же расписание. Вот и перебивалась случайными приработками. И тут как нельзя более кстати были цветы. Единственная страсть. Вернувшись домой, вскапывала грядки и высевала драгоценные семена. Радовалась первым всходам. Расстраивалась, если ничего так и не всходило. Плакала, но ругаться не ходила: "Мало ли," - думала она в таких случаях, - "может просто я не правильно что-то сделала." Ну а когда две грядки покрывались разноцветьем, лучшего праздника для неё было трудно придумать. Рыхлила, поливала, подрезала и подвязывала. Ухаживала, как ухаживала бы за сыном: нежно, трепетно, заботливо. Пока была молода, сама, с трудом, на согнутых детской болезнью ногах, таскала воду от колонки до любимых грядок. Утром, днём и вечером. Но годы брали своё, и таскать вёдра становилось всё тяжелее и тяжелее. Пришлось сокращать цветочные плантации. Скрепя сердце, но пришлось. Правда, иногда помогали школьники-"тимуровцы". Расплачиваясь с ними конфетами, специально купленными и бережно спрятанными в дальнем уголке старинного буфета, смахивала слезу и звала к себе попить чаю с "розовым вареньем". Пионеры брали конфеты, от чая отказывались и убегали по своим делам. Она тайком крестила их вслед, одними губами приговаривая подорожную охранную молитву. А потом наступала пора цветочной страды. Встав пораньше, нарезала букеты и, "причепурившись" в самое новое, праздничное, шла на угол площади Ленина, присоединяясь к бабулькам, торгующим цветочным разноцветьем. Сидела целый день, обсуждала прохожих и последние новости, радуясь общению. На её-то переулочке почти не с кем было пообщаться. С утречка все разбегались на работу, а вечером - дела хозяйские. Самое замечательно время - весна. Зацветала первая сирень, и в ближайших школах проходили последние звонки и экзамены. Удавалось заработать на цветочках "большие деньги". Откладывая понемногу "на смерть" и семена, остаток тратила на "деликатесы" - конфеты "тимуровцам", сгущенное молоко, если удавалось вовремя попасть в магазин, и раз в месяц по сто грамм сыра и колбасы. Так и жила в старом, обветшалом доме, ухаживая за мамой и цветами. Когда принесли ордер на квартиру - дом шел под снос - мамы уже не стало. Остались только цветы, с которыми тоже приходилось расстаться. Горисполком выделил небольшой микроавтобус, чтобы перевезти нехитрый скарб, и она осталась одна. Без мамы и без цветов. Совсем одна. Были, правда, сестра и племянники. Но связь с ними как то незаметно сошла на нет, хотя и жили в одном городе. "У них своя жизнь. Я не могу им мешать," - так она думала долгими, пустыми вечерами, сидя на балконе и наблюдая за жизнью во дворе. Но бывали дни, когда в её дверь звонили. И это был не почтальон с пенсией. Приходили из тех контор, которым она когда-то переплетала документы. Её помнили, и, когда возникала необходимость, обращались. С радостью бралась за знакомое дело, кряхтя, вытаскивала из-под кровати переплётный станок. Жизнь наполнялась смыслом и запахом клейстера. До поздней ночи перекладывала бумажки, в строгой последовательности и сверяясь с описью. Потом, постукивая молотком по большому шилу, пробивала дырочки. Аккуратно прошив толстый бумажный блок, делала обложку и корешок. Получалось крепко и красиво. По другому и не умела. Закончив работу, нагружала мешок и, взвалив тяжеленную ношу на сгорбленную спину, тащила до автобусной остановки. Втискивалась в автобус, чтобы ехать к заказчику, порой на другой конец города, и самолично сдать работу, желая удостовериться - всё как надо. Ей выговаривали, мол, позвонили бы, и мы бы забрали. На это всегда отвечала, что хоть так может выбраться из дома и посмотреть на город. И ничего, что тяжело и трудно. Привыкла, и не трудно, и хоть какое-то развлечение. Но прогресс не стоял на месте. Всё реже стала возникать необходимость в переплёте, и пришло такое время, когда обращаться перестали. Просто за ненадобностью. Остался только телевизор да воспоминания о цветах. И длинные-длинные до бесконечности дни, недели, месяцы, годы. * * * Как-то весной, выйдя на балкон, обвела взглядом пустынный двор. "Хорошо бы тут цветочки посадить. Да только негде. Асфальт сплошной. У подъезда разве только." Перегнувшись через перила, посмотрела вниз. Справа и слева от подъезда были небольшие грядки. Спустившись на первый этаж, обошла квартиры. Никто не возражал против цветов. Она улыбалась от радостного предвкушения, с трудом взбираясь на свой четвёртый этаж. Войдя в квартиру, встала на коленки перед старой железной кроватью и из самого дальнего угла выудила заветный сундучок. В нём она хранила семена цветов. Она очень надеялась, что семена не пропали. Почти неделя ушла на вскапывание грядок. Земля была утоптана и обильно сдобрена строительным мусором. Буквально руками перетрусив землю, с трепетом высеяла семена. Соседи вначале смотрели как на сумасшедшую. Потом стали помогать. В конце концов, приятнее, когда под окнами цветы, а не голая земля. Семена не пропали. Первым всходам радовалась, как в детстве приходу нового года. Трогала скрюченными работой пальцами зелёные росточки, приговаривая что-то тихо, одними губами. Наверное, говорила, как она их любит и как им рада. Ну а когда появились первые бутоны и цветы, по вечерам у подъезда стали собираться жильцы. Просто так. Пообщаться. В один из таких вечеров, наконец, решилась спросить: - Если я буду срезать цветы и продавать? - Да ради Бога, Елизавета Константиновна! Никто не против, - был единодушный ответ. Все отлично понимали, что на гроши, именуемые пенсией, прожить почти не реально. * * * Следующим утром, достав всё самое лучшее, прихватив два ведёрка, Елизавета Константиновна спустилась вниз. Нарезав цветов, как можно меньше нарушая красоту грядок, смастерила несколько букетиков и гордо, стараясь выпрямиться как можно больше, пошла на автобусную остановку. Бабульки с такими же ведёрками приняли сразу же и немного потеснились, уступая место. Быстро перезнакомившись, чувствовала, как сердце радостно, наполняясь новой жизнью, бьется в груди. - Купите букетик, - протянула цветы проходящему парню, - Вашей барышне понравится. Купите! Парень остановился, критически оглядывая букет. - Сколько? – видимо, понравился. - А сколько не жалко. Правда. А знаете… Берите так! - бабульки недовольно загудели, - Я сегодня первый день, а Вы - первый покупатель. Я хочу его вам подарить. Берите. Просто так берите. Гудение ей было безразлично. Сердце, отвыкшее радоваться и улыбаться, стучало что есть силы, и даже стало покалывать. Но это не важно. Дарить радость - значит получать радость. - Спасибо, бабушка! Но как-то неловко… - парень запустил руку в задний карман, доставая мятую пятёрку, – Я так не могу. Да и не хочу. Вот, возьмите. * * * Она не успела ответить. И от пятёрки отказаться тоже не успела. Сидела и улыбалась. Радостно, счастливо, с надеждой. В остановившихся глазах отражались цветы, утреннее солнце и улыбка парня. Улыбка - последний в её жизни дар, предназначенный только ей. * * * Родственников не нашлись. Сестра умерла несколько лет назад, а давно разлетевшиеся по миру племянники, собравшиеся по этому печальному поводу, просто не вспомнили в похоронных хлопотах о давно потерянной родственнице. Хоронили всем двором. За то короткое время, что она вырастила клумбу, многие успели привыкнуть, и может быть, даже полюбить старушку, вечно копающуюся в цветах. Когда гроб с Елизаветой Константиновной, выгрузив из ПАЗика, несли к свежей могиле, какая-то бабушка, торгующая цветами, протянула букетик: - Купите... В глазах - радость быть нужной. Даже в этом печальном месте. 2 октября 2006/17:10 (я плачу...)
Curieuse: лида ,про "фигню войну"...Это уже не литературный экзерсис,а крик души.У этого человека всё в порядке?
лида: Curieuse пишет: У этого человека всё в порядке? с головой да, тут я ручаюсь, в жизни ... а у кого из нас сейчас нормально??? вообще я обожаю его произведения, я уже писала об этом, но повторюсь, надеюсь когда-нибудь будет день и я смогу держать в руках его книгу, а не читать с монитора или распечатанных листов...
Olla: "Стой под дождем, пусть пронизывают тебя его стальные стрелы. Стой, несмотря ни на что. Жди солнца. Оно зальет тебя сразу и беспредельно"
Olla: "Порой тебя находит запах, Которого не слышал много лет, И сразу же по комнате проходит С ведром воды забытая девчонка"
valentina: А мне очень нравится Иван Бунин Листопад Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Веселой, пестрою стеной Стоит над светлою поляной. Березы желтою резьбой Блестят в лазури голубой, Как вышки, елочки темнеют, А между кленами синеют То там, то здесь в листве сквозной Просветы в небо, что оконца. Лес пахнет дубом и сосной, За лето высох он от солнца, И Осень тихою вдовой Вступает в пестрый терем свой. Сегодня на пустой поляне, Среди широкого двора, Воздушной паутины ткани Блестят, как сеть из серебра. Сегодня целый день играет В дворе последний мотылек И, точно белый лепесток, На паутине замирает, Пригретый солнечным теплом; Сегодня так светло кругом, Такое мертвое молчанье В лесу и в синей вышине, Что можно в этой тишине Расслышать листика шуршанье. Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Стоит над солнечной поляной, Завороженный тишиной; Заквохчет дрозд, перелетая Среди подседа, где густая Листва янтарный отблеск льет; Играя, в небе промелькнет Скворцов рассыпанная стая — И снова все кругом замрет. Последние мгновенья счастья! Уж знает Осень, что такой Глубокий и немой покой — Предвестник долгого ненастья. Глубоко, странно лес молчал И на заре, когда с заката Пурпурный блеск огня и злата Пожаром терем освещал. Потом угрюмо в нем стемнело. Луна восходит, а в лесу Ложатся тени на росу... Вот стало холодно и бело Среди полян, среди сквозной Осенней чащи помертвелой, И жутко Осени одной В пустынной тишине ночной. Теперь уж тишина другая: Прислушайся — она растет, А с нею, бледностью пугая, И месяц медленно встает. Все тени сделал он короче, Прозрачный дым навел на лес И вот уж смотрит прямо в очи С туманной высоты небес. О, мертвый сон осенней ночи! О, жуткий час ночных чудес! В сребристом и сыром тумане Светло и пусто на поляне; Лес, белым светом залитой, Своей застывшей красотой Как будто смерть себе пророчит; Сова и та молчит: сидит Да тупо из ветвей глядит, Порою дико захохочет, Сорвется с шумом с высоты, Взмахнувши мягкими крылами, И снова сядет на кусты И смотрит круглыми глазами, Водя ушастой головой По сторонам, как в изумленье; А лес стоит в оцепененье, Наполнен бледной, легкой мглой И листьев сыростью гнилой... Не жди: наутро не проглянет На небе солнце. Дождь и мгла Холодным дымом лес туманят, — Недаром эта ночь прошла! Но Осень затаит глубоко Все, что она пережила В немую ночь, и одиноко Запрется в тереме своем: Пусть бор бушует под дождем, Пусть мрачны и ненастны ночи И на поляне волчьи очи Зеленым светятся огнем! Лес, точно терем без призора, Весь потемнел и полинял, Сентябрь, кружась по чащам бора, С него местами крышу снял И вход сырой листвой усыпал; А там зазимок ночью выпал И таять стал, все умертвив... Трубят рога в полях далеких, Звенит их медный перелив, Как грустный вопль, среди широких Ненастных и туманных нив. Сквозь шум деревьев, за долиной, Теряясь в глубине лесов, Угрюмо воет рог туриный, Скликая на добычу псов, И звучный гам их голосов Разносит бури шум пустынный. Льет дождь, холодный, точно лед, Кружатся листья по полянам, И гуси длинным караваном Над лесом держат перелет. Но дни идут. И вот уж дымы Встают столбами на заре, Леса багряны, недвижимы, Земля в морозном серебре, И в горностаевом шугае, Умывши бледное лицо, Последний день в лесу встречая, Выходит Осень на крыльцо. Двор пуст и холоден. В ворота, Среди двух высохших осин, Видна ей синева долин И ширь пустынного болота, Дорога на далекий юг: Туда от зимних бурь и вьюг, От зимней стужи и метели Давно уж птицы улетели; Туда и Осень поутру Свой одинокий путь направит И навсегда в пустом бору Раскрытый терем свой оставит. Прости же, лес! Прости, прощай, День будет ласковый, хороший, И скоро мягкою порошей Засеребрится мертвый край. Как будут странны в этот белый Пустынный и холодный день И бор, и терем опустелый, И крыши тихих деревень, И небеса, и без границы В них уходящие поля! Как будут рады соболя, И горностаи, и куницы, Резвясь и греясь на бегу В сугробах мягких на лугу! А там, как буйный пляс шамана, Ворвутся в голую тайгу Ветры из тундры, с океана, Гудя в крутящемся снегу И завывая в поле зверем. Они разрушат старый терем, Оставят колья и потом На этом остове пустом Повесят инеи сквозные, И будут в небе голубом Сиять чертоги ледяные И хрусталем и серебром. А в ночь, меж белых их разводов, Взойдут огни небесных сводов, Заблещет звездный щит Стожар — В тот час, когда среди молчанья Морозный светится пожар, Расцвет полярного сиянья. 1900
Тая: В доме напротив, на третьем этаже и чуть наискосок от меня, в оранжевом тепле двух окошек живет Жизнь. Она живет так неспешно и доброжелательно, что для меня становится ритуалом наблюдать за ней сквозь вязь умиротворенной герани, чуть пыльных стекол и подсиненного тюля. В лиловых ознобистых сумерках осеннего утра хорошо вот так заглядывать в чужие окна и мечтать о своей мнимой бесприютности. На асфальте в тени у пока не облетевшего клена первые хрусталики льда, на балконе оставленная кем-то размокшая газета. Пахнет прелой листвой и дымом. Голые ветки берез качают промокших галок, они сонно вскаркивают и плотнее запахиваются крылами. Этот звук – самая уютная вещь из всего того, что я знаю. Я варю себе кофе, закуриваю и стерегу его одним глазом, наблюдая за ней. Жизнь кутается в махровый халат, она подходит к окну и хочет закрыть форточку, на которой сидит толстый полосатый кот, он с мырканьем спрыгивает, и мне кажется, что я слышу тяжесть его лап, мягкий топоток к миске. Она стоит у окна, смотрит на клен и пьет чай из большой кружки. Обхватив ее ладонями, она греет их, прижимается лбом к стеклу. Стекло запотевает. Кофе бежит, с фырканьем обиженной кошки запекаясь лавой на хромированном льду плиты. В один из самых холодных дней года в ее двухоконном аквариуме появляется розовый младенец – такой же маленький и ладный, как она сама. Окна теперь загораются по ему одному ведомому расписанию, их свет сквозь морозно-апельсиновый январь все так же греет меня, как и прежде, но в привычную размеренность дней уже вплелась нотка диссонанса. Жизнь сидит у его кроватки, что-то тихо напевая, и нежные линии ее лица только чуть намечены мягким ночником. В один из последующих дней я заболеваю, кашляю, разрываясь едва ли не пополам, старательно пытаюсь потеть под верблюжьим одеялом, но болезнь, отступив, не уходит далеко и все медлит рядом, надоедая. Выпал снег, он завалил окна почти наполовину. Его надсадная белизна режет глаз, но я подхожу к окну. Жизнь, держа младенца на руках, показывает ему все чудеса света – первый снег, мягкость развеянных в воздухе невесомых перьев, круглые следочки кошек, черноту галок, чугунное кружево обледенелых веток. В счастливой распахнутости его глаз я вижу восторг первооткрытия, в них я вижу ее глаза, глаза Жизни. На долю секунды мы встречаемся с ней взглядами, она еще продолжает рассеянно-счастливо улыбаться, глядя на меня, осознанность… она слегка хмурится, переводит взгляд на младенца, еще миг, пожалуйста… нет, она отворачивается, задернув шторы. Оставшиеся дни до конца больничного я провожу на своем посту на кухонной табуретке. Шторы задернуты. Сугробы обмякли и готовы просесть под тяжестью сырого теплого ветра, небо все прозрачнее, воздух пахнет чудом, готовым произойти со мной. Чудо все ближе, оно игручей кошкой притаилось за углом, и меня не покидает радостное предвкушение счастья. Каждый день приближает меня к нему учащенным перестуком сердца. Вот-вот… Вот-вот… Солнце обнажает островки земли над теплотрассой, над ними струится пар, прошлогодняя трава суха и пахнет полынью. Этот неожиданно крымский летний запах будто возвращает меня в детство. Она выходит из подъезда с коляской. Я бросаюсь к ней. Путаясь в словах, готовый захлебнуться в них, как ребенок – в рыданиях, я пытаюсь объяснить ей свое одиночество, свою тоску по ней, уже понимая, что проигрываю, решаюсь на последнее средство – как с обрыва предлагаю замуж, зря, не нужно, не оценит, видит насквозь эту мою попытку купить ее. Она улыбается и легонько проводит теплой сухой ладонью по моему лицу. - У тебя есть своя Жизнь. - Но я недоволен ею. - А что ты сделал, чтобы быть ею довольным? - Я стал хозяином своей Жизни. - Значит, ты получил рабыню вместо возлюбленной. Вспомни! Вспомни, разве не баловала она тебя? А какой вкус был у мороженого! А бабушкин таинственный сад, полный приключений и яблок, запутанных в траве? А радость от каждого прожитого дня, когда все воспринималось так полно и так осознанно, что каждый миг имел значение – это-то ты помнишь? Разве тебя, любимого ребенка Жизни, не одаривала она со всей щедростью влюбленной матери, разве не была готова дать тебе весь мир – пожелай ты этого? Ты перестал верить, ты захотел знать, захотел контроля над своей Жизнью – и растерял все в одночасье. Попробуй отпустить ее из рабства… А мне… Мне нечего дать тебе, прости, у меня есть свой любимый ребенок. - Постой, но ведь и он, когда вырастет, захочет стать твоим хозяином! - Может быть, и так. А может, я все же успею показать ему, что все и так его – весь мир, и я, и он сам. Что вкусности мира не надо брать силой, как не надо брать силой любимую женщину, если не хочешь ее потерять.
mousesergej: Осенне-депрессионное... Осень - она не спросит, Осень - она придёт. Осень - она вопросом, В синих глазах замрёт. Осень дождями ляжет, Листьями заметёт. По опустевшим пляжам Медленно побредёт... Ну как... Оля, Тая-Просто-Света, спать захотелось? Люди! Ежели у вас бессоница, и вы не знаете что делать, обращайтесь пожалуйста в творческий раздел к моим постам или в других темах... Я усыплю вашу бдительность, хотя бы временно вылечить бессоницу!
BlackFox: Дорогая, сядем рядом, Поглядим в глаза друг другу. Я хочу под кротким взглядом Слушать чувственную вьюгу. Это золото осеннее, Эта прядь волос белесых - Все явилось, как спасенье Беспокойного повесы. Я давно мой край оставил, Где цветут луга и чащи. В городской и горькой славе Я хотел прожить пропащим. Я хотел, чтоб сердце глуше Вспоминало сад и лето, Где под музыку лягушек Я растил себя поэтом. Там теперь такая ж осень... Клен и тополь в окна комнат, Ветки лапами забросив, Ищут тех, которых помнят. Их давно уж нет на свете. Месяц на простом погосте На крестах лучами метит, Что и мы придем к ним в гости, Что и мы, отжив тревоги, Перейдем под эти кущи. Все волнистые дороги Только радость льют живущим. Дорогая, сядь же рядом, Поглядим в глаза друг другу. Я хочу под кротким взглядом Слушать чувственную вьюгу. С.Е.
Виолетта: я истеричка. я невыносима я разная как сто улыбок мима я эгоистка. я великолепна я от своих лучей сияя слепну я нимфоманка. я непостоянна я ветренна. я буду вашей раной я вечная эксгибиционистка я обнажаю чувства. я артистка я королева черного пиара. я сплетница. я вам совсем не пара. я аферистка. я плету интриги я лишь фрагмент. я вырвана из книги. я вас люблю. я ваша без остатка я женщина почти без недостатков.
BlackFox: Глупое сердце, не бейся! Все мы обмануты счастьем, Нищий лишь просит участья... Глупое сердце, не бейся. Месяца желтые чары Льют по каштанам в пролесь. Лале склонясь на шальвары, Я под чадрою укроюсь. Глупое сердце, не бейся. Все мы порою, как дети. Часто смеемся и плачем: Выпали нам на свете Радости и неудачи. Глупое сердце, не бейся. Многие видел я страны. Счастья искал повсюду, Только удел желанный Больше искать не буду. Глупое сердце, не бейся. Жизнь не совсем обманула. Новой напьемся силой. Сердце, ты хоть бы заснуло Здесь, на коленях у милой. Жизнь не совсем обманула. Может, и нас отметит Рок, что течет лавиной, И на любовь ответит Песнею соловьиной. Глупое сердце, не бейся. С.Е
valentina: Город негодяев Александр Розембаум -------------------------------------------------------------------------------- Все говорят, а я не знаю, Есть где-то город негодяев. И там такое вытворяют - Весь мир рыдает, весь мир рыдает. Там белый цвет зовётся чёрным, А голубь мира - чистый ворон, Ложь не считается позором, И коридоры, и коридоры Город негодяев, город негодяев, город негодяев Город негодяев, город негодяев, город негодяев. Правитель вроде бы исправный, Но негодяй он самый главный: Он знает всё, он вечно правый, Он ищет славы, он ищет славы. Но слава дело не простое, Одна рука другую моет, Когда не знаешь, кто с тобою, В момент уроют, в момент уроют. Город негодяев, город негодяев, город негодяев. Город негодяев, город негодяев, город негодяев
valentina: И опять Александр Розембаум УДИВЛЯЮСЬ Анафема (1988 г.) Былое и диски Текст набран и выверен по книге "Белая птица удачи" FatMan'ом. Аккорды от Uncle Shop (Дядя Шоп) (uncleshop@yahoo.com). По двухтомнику народовольца Якубовича "В мире отверженных" Удивляюсь, как народ не обессилел... Поколения кричат - не докричатся. Нет несчастья большего в России, Чем ходить с прошеньем по начальству, Чем высиживать в бездонных коридорах, Чем выстаивать в бездушных кабинетах, Чем таскать с собой бумаг ненужных горы, Дожидаясь барского ответа. Сколько вёрст прошли подруги декабристов Не Сибирью - вереницами присутствий, Да добро б ещё ходили по министрам, До того ли доводило безрассудство. Ни конца ни краю этой тяжкой каре, Ни конца ни краю этой мрачной доле, На России бедной даже дворник - барин, Коли бляху нацепить ему позволят. И повелось с давней поры: "Будьте добры". Коли тебе долг отдают: "Благодарю". Людям отдать то, что нажил, Не откажи. И получить,что заслужил, Не откажи. Сколько вытерпят умельцы из народа, Создавая для своей Отчизны крылья. Коридорами для них промчатся годы, Кабинетами, суконной пылью. Хоть давным-давно погиб поэт великий, Но жива княгиня Марья Алексевна, До сих пор молчалины безлики Часто побеждают Чацких гневных. И повелось с давней поры: "Будьте добры". Коли тебе долг отдают: "Благодарю". Людям отдать то, что нажил, Не откажи. И получить, что заслужил, Не откажи. Но не могут долго пить живую воду Те, кто сами без конца плюют в колодец! Точит капля неприступную породу На любой земле и при любой погоде. Освещает солнце мрачные подвалы, Тучи с неба отогнать ветрам по силе, И хоть Чацких на Земле извечно мало, Только ими и горда всегда Россия, Только ими и горда всегда Россия!
Виолетта: От страха до страсти – не очень-то долго. Сегодня туда отправляется поезд. И я уезжаю. От дома. От долга. Трудиться в забое? Влюбляться в запое? Меж далью и датой – гипербола света. Меж смехом и снегом – парабола мига. На грусть и на горечь наложено вето. Я буду Принцесса Открытая-Книга. За солью и сутью – параметры судеб. И вены и вина – хранилище крови. Я эхо Пандоры в прозрачном сосуде, Меж глазом и лбом – антология брови. И кожа и кошка чувствительны к ласке. И нервы и невод затянут под воду. Бывает, что нужен кобель водолазке, Бывает, и счастье насытит до рвоты. И мальчик и мячик бывает зеленым. У лука и солнца проклюнется лучик. От дури и бури ломаются клены. Бывает, и стервы становятся лучше… (С)
Пегас-АС: Виолетта пишет: Бывает, и стервы становятся лучше… Я вам расскажу о женатых на стервах. Бедняги. Вся жизнь их проходит на нервах. И те, кто вообще ни на ком не женаты, Несчастны, но все же счастливее первых. А есть, что женаты на женах примерных – Проворных, покорных, надежных и верных. Удел их прекрасен. Но что характерно: Такие счастливцы мечтают о стервах! Мечтают о стервах в бикини и в мини. Но коль справедливости нет и в помине, Коль страсти мужские подобны лавине – Забудьте и Вы о своей половине. Ведь, если по правде, Вам нравятся тоже Не шляпы, а те, что на мачо похожи. Они веселее, кудрявей, моложе, Они таковы – что мурашки по коже! А если у мачо машина и дача, И смотрит на Вас он с любовью в придачу – То, ладно, простите Вы своих благоверных, Которые тайно мечтают о стервах.
Curieuse: И.Гете. ЛЕСНОЙ ЦАРЬ (перевод В. А. Жуковского) Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь издрогнув, малютка приник; Обняв, его держит и греет старик. "Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?" - "Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул: Он в темной короне, с густой бородой". - "О нет, то белеет туман над водой". "Дитя, оглянися; младенец, ко мне; Веселого много в моей стороне: Цветы бирюзовы, жемчужны струи; Из золота слиты чертоги мои". "Родимый, лесной царь со мной говорит: Он золото, перлы и радость сулит". - "О нет, мой младенец, ослышался ты: То ветер, проснувшись, колыхнул листы". "Ко мне, мой младенец; в дуброве моей Узнаешь прекрасных моих дочерей: При месяце будут играть и летать, Играя, летая, тебя усыплять". "Родимый, лесной царь созвал дочерей: Мне, вижу, кивают из темных ветвей". - "О нет, все спокойно в ночной глубине: То ветлы седые стоят в стороне". "Дитя, я пленился твоей красотой: Неволей иль волей, а будешь ты мой". - "Родимый, лесной царь нас хочет догнать; Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать". Ездок оробелый не скачет, летит; Младенец тоскует, младенец кричит; Ездок погоняет, ездок доскакал... В руках его мертвый младенец лежал. 1818 г.
Тая: Владимир Семенович Высоцкий Я не люблю Я не люблю фатального исхода, От жизни никогда не устаю. Я не люблю любое время года, Когда весёлых песен не пою. Я не люблю холодного цинизма, В восторженность не верю и ещё — Когда чужой мои читает письма, Заглядывая мне через плечо. Я не люблю, когда — наполовину Или когда прервали разговор. Я не люблю, когда стреляют в спину, Я также против выстрелов в упор. Я ненавижу сплетни в виде версий, Червей сомненья, почести иглу, Или когда всё время против шерсти, Или когда железом по стеклу. Я не люблю уверенности сытой, Уж лучше пусть откажут тормоза. Досадно мне, коль слово "честь" забыто И коль в чести наветы за глаза. Когда я вижу сломанные крылья, Нет жалости во мне — и неспроста: Я не люблю насилье и бессилье, Вот только жаль распятого Христа. Я не люблю себя, когда я трушу, И не терплю, когда невинных бьют. Я не люблю, когда мне лезут в душу, Тем более — когда в неё плюют. Я не люблю манежи и арены: На них мильон меняют по рублю. Пусть впереди большие перемены — Я это никогда не полюблю! 1968
Зейнал: ...Я не прекрасен, (может быть), наружно - Зато - душой!!! Ого!!! Красив наверняка.!!!
Olla: ОФФ Зейнал за такие вещи так и тянет Вам поставить плюсик))) даже настроение поднялось... плюсик/минусик приберегу...а то Вы как пойдете "в разнос" в политике))) напишите, пожалуйста, свое любимое стихотворение, если не сложно.
Olla: Мы рассуждаем про искусство. Но речь пойдет и о любви. Иначе было б очень скучно следить за этими людьми. Взгляни внимательней, пристрастней: холсты, луга, стихи, леса - все ж не бессмертней, не прекрасней живого юного лица. Не знаем мы, что будет дальше, что здесь всерьез, а что игра. Но пожелаем им удачи, любви, искусства и добра (Белла Ахмадулина)
mousesergej: Продолжаю осенне унылую тему. Осень наступила, высохли цветы. И глядят уныло голые кусты. Вянет и желтеет травка на лугах, Только зеленеет озимь на полях. Унылая пора очей очарованья! Приятна мне твоя прощальная краса. Люблю я пышное природы увяданье, В багрец и золото одетые леса.
valentina: mousesergej Специально для Вас повторяю И. Бунина Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Веселой, пестрою стеной Стоит над светлою поляной. Березы желтою резьбой Блестят в лазури голубой, Как вышки, елочки темнеют, А между кленами синеют То там, то здесь в листве сквозной Просветы в небо, что оконца. Лес пахнет дубом и сосной, За лето высох он от солнца, И Осень тихою вдовой Вступает в пестрый терем свой. Сегодня на пустой поляне, Среди широкого двора, Воздушной паутины ткани Блестят, как сеть из серебра. Сегодня целый день играет В дворе последний мотылек И, точно белый лепесток, На паутине замирает, Пригретый солнечным теплом; Сегодня так светло кругом, Такое мертвое молчанье В лесу и в синей вышине, Что можно в этой тишине Расслышать листика шуршанье. Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Стоит над солнечной поляной, Завороженный тишиной; Это тоже осенняя тема , но разве язык повернется сказать - "унылая" ?!
LARSEN: valentina пишет: Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Веселой, пестрою стеной Спасибо Вам Валентина. За несколько секунд пронеслась перед глазами вся школьная жизнь......
LARSEN: Моя судьба Благодарю тебя, судьба, За то, что выбрала меня. За то, что хочешь быть моею, Поверила, что одолею Сомненья, страхи, искушенья, Сюжеты жизненных мгновений, Всё то, что встретится в пути, С достоинством смогу пройти, Благодарю тебя, судьба, Что ты такая у меня. За то, что ты со мной играешь, И даже если огорчаешь, Тебя, я знаю, заслужила, Если тебя заполучила. Благодарю тебя, судьба, Что ты людей подобрала - Всех тех, меня кто окружает И кто мне в жизни помогает. И даже если неправа И ошибаюсь в чем-то я, Благодарю саму себя За то, что я не побоялась И от тебя не отказалась. Благодарю!!! Л.Гебель
mousesergej: А можно мне хулиганские стихи здесь напечатать? Мой любимый Русский поэт Сергей Александрович Есенин! СУКИН СЫН Снова выплыли годы из мрака И шумят, как ромашковый луг. Мне припомнилась нынче собака, Что была моей юности друг. Нынче юность моя отшумела, Как подгнивший под окнами клен, Но припомнил я девушку в белом, Для которой был пес почтальон. Не у всякого есть свой близкий, Но она мне как песня была, Потому что мои записки Из ошейника пса не брала. Никогда она их не читала, И мой почерк ей был незнаком, Но о чем-то подолгу мечтала У калины за желтым прудом. Я страдал... Я хотел ответа... Не дождался... уехал... И вот Через годы... известным поэтом Снова здесь, у родимых ворот. Та собака давно околела, Но в ту ж масть, что с отливом в синь, С лаем ливисто ошалелым Меня встрел молодой ее сын. Мать честная! И как же схожи! Снова выплыла боль души. С этой болью я будто моложе, И хоть снова записки пиши. Рад послушать я песню былую, Но не лай ты! Не лай! Не лай! Хочешь, пес, я тебя поцелую За пробуженный в сердце май? Поцелую, прижмусь к тебе телом И, как друга, введу тебя в дом... Да, мне нравилась девушка в белом, Но теперь я люблю в голубом. 1924 © Сергей Есенин Прим. авт. Вот тезке моему любимцу Сережке Есенину в голубом полюбилась женщина, а вот мне больше нравится женщина в красном здесь!
Виолетта: Я так хочу тебя увидеть, Взглянуть в бездонные глаза, Ласкать губами нежно губы, Шептать безумные слова. Хочу узнать какой твой голос, Хочу узнать твои черты, Хочу услышать как дыханье Твоё собьется с частоты. Хочу словить твои мгновенья, Хочу словить твои мечты, Хочу почувствовать волненье, Когда меня коснешься ты. Хочу узнать твои сомненья, Хочу узнать твои слова, Хочу прочувствовать мгновенья, И их оставить навсегда. (С)
Виолетта: Ты ее хотел увидеть снова, Богом позабытый Казанова. Русская рулетка, грешный Эрос. Утонул в огнях любви Лас-Вегас. Звон монет и нежный шум прибоя Пронесутся, словно стон гобоя. Пьет вино хмельное легкий бриз, Выполняя каждый твой каприз. В белой пене плачет Афродита: Устрицы со льдом - залог кредита. Облаками синей незабудки Накрывает плечи проститутки. Южный крест ночной татуировкой Свяжет звезды шелковой веревкой, И желаний чувственная плоть Вены может больно уколоть. (Лепетюха Наталья)
Зейнал: Одно из моих самых.... Какой счастливый синий вечер, какие милые глаза, какие трепетные плечи, какие глупые слова... Я говорил их, задыхаясь, от ласки, нежности - к тебе... Губами губ твоих касаясь, я жил в бредовом, сладком сне... О, Боже мой! Какое счастье!! Тебя - любимой называть, и сердце - разделив на части часть лучшую тебе отдать...
Пегас-АС: Светла, как печаль, Безмятежна, как сон, Ты влетаешь, как птица, Садишься на пальцы, И я снова спасен. Беззаботная лень, Безымянная тень, Ты накроешь мой дом Туманным крылом И закончится день. Но в безлунную ночь, Как бездомная дочь, Не выдержит счастье По зову ненастья. Ты уносишься прочь, Оставляя мне пыль, Оставляя мне прах, Унося мою душу Мерцающим камнем В бессильных когтях. Ведьма или ангел, Птица или зверь, Вернись, я оставлю Открытым.. окно И не запертой.. дверь. Смерть не спасенье, Свет ты или тьма, Если не вернешься Я впервые узнаю Как сходят с ума.
Penelope: Ночью воры влезли в музей, И один другому сказал: "Ты, брат, бери, что хочешь, только скорей, А я сгоняю пока в тронный зал, я мигом!" И остался вор один Средь старинных скульптур и картин, И видит он ту графиню, что с доблестным мужем На картине, Вся в нарядах, В платье синем. Вор, подумав, нож свой достал. И графиню от мужа он отделил. И с улыбкой графу сказал: "Твою супругу я полюбил, не гневайся!" Лишь только покинули воры музей, Как с картины сошёл разгневанный граф. И в тёмном парке настиг он друзей, Обидчика к дереву крепко прижал: "Ну что, попался, разбойник, Я тебя проучу! Хотел, проклятый, меня разлучить ты с женой! И в наказанье тебя я с собой утащу, Навечно ты будешь у меня под ногой!" Стоит графиня на картине, Обнимает мужа своего. И благородный граф вдаль взгляд направил свой, И плачет бедный вор под его ногой.
Виолетта: Сероглазый король Слава тебе, безысходная боль! Умер вчера сероглазый король. Вечер осенний был душен и ал, Муж мой, вернувшись, спокойно сказал: "Знаешь, с охоты его принесли, Тело у старого дуба нашли. Жаль королеву. Такой молодой!.. За ночь одну она стала седой". Трубку свою на камине нашел И на работу ночную ушел. Дочку мою я сейчас разбужу, В серые глазки ее погляжу. А за окном шелестят тополя: "Нет на земле твоего короля..." Анна Ахматова
Виолетта: Помните, в школе у девчонок были дневники - тетрадки со всякими-разными анкетами и стихами про любовь?))) Переписывали друг у друга часами)))Вот это мы читали в школе и ревели. Сейчас перечитываю - те же чувства. (Т.к. очень не люблю постов на три страницы, уважая "нелюбителей" длинных посланий - помещаю все здесь. Еще раз предупреждаю - читать придется долго и вдумчиво) Эдуард Асадов БАЛЛАДА О НЕНАВИСТИ И ЛЮБВИ I Метель ревет, как седой исполин, Вторые сутки не утихая, Ревет, как пятьсот самолетных турбин, И нет ей, проклятой, конца и края! Пляшет огромным белым костром, Глушит моторы и гасит фары. В замяти снежной аэродром, Служебные здания и ангары. В прокуренной комнате тусклый свет, Вторые сутки не спит радист. Он ловит, он слушает треск и свист, Все ждут напряженно: жив или нет? Радист кивает: - Пока еще да, Но боль ему не дает распрямиться. А он еще шутит: "Мол, вот беда Левая плоскость моя никуда! Скорее всего перелом ключицы..." Где-то буран, ни огня, ни звезды Над местом аварии самолета. Лишь снег заметает обломков следы Да замерзающего пилота. Ищут тракторы день и ночь, Да только впустую. До слез обидно. Разве найти тут, разве помочь - Руки в полуметре от фар не видно? А он понимает, а он и не ждет, Лежа в ложбинке, что станет гробом. Трактор если даже придет, То все равно в двух шагах пройдет И не заметит его под сугробом. Сейчас любая зазря операция. И все-таки жизнь покуда слышна. Слышна ведь его портативная рация Чудом каким-то, но спасена. Встать бы, но боль обжигает бок, Теплой крови полон сапог, Она, остывая, смерзается в лед, Снег набивается в нос и рот. Что перебито? Понять нельзя. Но только не двинуться, не шагнуть! Вот и окончен, видать, твой путь! А где-то сынишка, жена, друзья... Где-то комната, свет, тепло... Не надо об этом! В глазах темнеет... Снегом, наверно, на метр замело. Тело сонливо деревенеет... А в шлемофоне звучат слова: - Алло! Ты слышишь? Держись, дружище - Тупо кружится голова... - Алло! Мужайся! Тебя разыщут!.. Мужайся? Да что он, пацан или трус?! В каких ведь бывал переделках грозных. - Спасибо... Вас понял... Пока держусь! - А про себя добавляет: "Боюсь, Что будет все, кажется, слишком поздно..." Совсем чугунная голова. Кончаются в рации батареи. Их хватит еще на час или два. Как бревна руки... спина немеет... - Алло!- это, кажется, генерал.- Держитесь, родной, вас найдут, откопают...- Странно: слова звенят, как кристалл, Бьются, стучат, как в броню металл, А в мозг остывший почти не влетают... Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле, Как мало, наверное, необходимо: Замерзнув вконец, оказаться в тепле, Где доброе слово да чай на столе, Спирта глоток да затяжка дыма... Опять в шлемофоне шуршит тишина. Потом сквозь метельное завыванье: - Алло! Здесь в рубке твоя жена! Сейчас ты услышишь ее. Вниманье! С минуту гуденье тугой волны, Какие-то шорохи, трески, писки, И вдруг далекий голос жены, До боли знакомый, до жути близкий! - Не знаю, что делать и что сказать. Милый, ты сам ведь отлично знаешь, Что, если даже совсем замерзаешь, Надо выдержать, устоять! Хорошая, светлая, дорогая! Ну как объяснить ей в конце концов, Что он не нарочно же здесь погибает, Что боль даже слабо вздохнуть мешает И правде надо смотреть в лицо. - Послушай! Синоптики дали ответ: Буран окончится через сутки. Продержишься? Да? - К сожалению, нет... - Как нет? Да ты не в своем рассудке! Увы, все глуше звучат слова. Развязка, вот она - как ни тяжко. Живет еще только одна голова, А тело - остывшая деревяшка. А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?! Держись! Часов через пять рассвет. Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?! Ну есть ли хоть шанс? - К сожалению, нет... Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет. Как трудно последний привет послать! И вдруг: - Раз так, я должна сказать! - Голос резкий, нельзя узнать. Странно. Что это может значить? - Поверь, мне горько тебе говорить. Еще вчера я б от страха скрыла. Но раз ты сказал, что тебе не дожить, То лучше, чтоб после себя не корить, Сказать тебе коротко все, что было. Знай же, что я дрянная жена И стою любого худого слова. Я вот уже год тебе не верна И вот уже год, как люблю другого! О, как я страдала, встречая пламя Твоих горячих восточных глаз. - Он молча слушал ее рассказ, Слушал, может, последний раз, Сухую былинку зажав зубами. - Вот так целый год я лгала, скрывала, Но это от страха, а не со зла. - Скажи мне имя!..- Она помолчала, Потом, как ударив, имя сказала, Лучшего друга его назвала! Затем добавила торопливо: - Мы улетаем на днях на юг. Здесь трудно нам было бы жить счастливо. Быть может, все это не так красиво, Но он не совсем уж бесчестный друг. Он просто не смел бы, не мог, как и я, Выдержать, встретясь с твоими глазами. За сына не бойся. Он едет с нами. Теперь все заново: жизнь и семья. Прости. Не ко времени эти слова. Но больше не будет иного времени. - Он слушает молча. Горит голова... И словно бы молот стучит по темени... - Как жаль, что тебе ничем не поможешь! Судьба перепутала все пути. Прощай! Не сердись и прости, если можешь! За подлость и радость мою прости! Полгода прошло или полчаса? Наверно, кончились батареи. Все дальше, все тише шумы... голоса... Лишь сердце стучит все сильней и сильнее! Оно грохочет и бьет в виски! Оно полыхает огнем и ядом. Оно разрывается на куски! Что больше в нем: ярости или тоски? Взвешивать поздно, да и не надо! Обида волной заливает кровь. Перед глазами сплошной туман. Где дружба на свете и где любовь? Их нету! И ветер как эхо вновь: Их нету! Все подлость и все обман! Ему в снегу суждено подыхать, Как псу, коченея под стоны вьюги, Чтоб два предателя там, на юге, Со смехом бутылку открыв на досуге, Могли поминки по нем справлять?! Они совсем затиранят мальца И будут усердствовать до конца, Чтоб вбить ему в голову имя другого И вырвать из памяти имя отца! И все-таки светлая вера дана Душонке трехлетнего пацана. Сын слушает гул самолетов и ждет. А он замерзает, а он не придет! Сердце грохочет, стучит в виски, Взведенное, словно курок нагана. От нежности, ярости и тоски Оно разрывается на куски. А все-таки рано сдаваться, рано! Эх, силы! Откуда вас взять, откуда? Но тут ведь на карту не жизнь, а честь! Чудо? Вы скажете, нужно чудо? Так пусть же! Считайте, что чудо есть! Надо любою ценой подняться И всем существом, устремясь вперед, Грудью от мерзлой земли оторваться, Как самолет, что не хочет сдаваться, А сбитый, снова идет на взлет! Боль подступает такая, что кажется, Замертво рухнешь назад, ничком! И все-таки он, хрипя, поднимается. Чудо, как видите, совершается! Впрочем, о чуде потом, потом... Швыряет буран ледяную соль, Но тело горит, будто жарким летом, Сердце колотится в горле где-то, Багровая ярость да черная боль! Вдали сквозь дикую карусель Глаза мальчишки, что верно ждут, Они большие, во всю метель, Они, как компас, его ведут! - Не выйдет! Неправда, не пропаду! - Он жив. Он двигается, ползет! Встает, качается на ходу, Падает снова и вновь встает... II К полудню буран захирел и сдал. Упал и рассыпался вдруг на части. Упал, будто срезанный наповал, Выпустив солнце из белой пасти. Он сдал, в предчувствии скорой весны, Оставив после ночной операции На чахлых кустах клочки седины, Как белые флаги капитуляции. Идет на бреющем вертолет, Ломая безмолвие тишины. Шестой разворот, седьмой разворот, Он ищет... ищет... и вот, и вот - Темная точка средь белизны! Скорее! От рева земля тряслась. Скорее! Ну что там: зверь? Человек? Точка качнулась, приподнялась И рухнула снова в глубокий снег... Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп! Ровно и плавно гудят машины. И первой без лесенки прямо в сугроб Метнулась женщина из кабины! Припала к мужу: - Ты жив, ты жив! Я знала... Все будет так, не иначе!..- И, шею бережно обхватив, Что-то шептала, смеясь и плача. Дрожа, целовала, как в полусне, Замерзшие руки, лицо и губы. А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы: - Не смей... ты сама же сказала мне.. - Молчи! Не надо! Все бред, все бред! Какой же меркой меня ты мерил? Как мог ты верить?! А впрочем, нет, Какое счастье, что ты поверил! Я знала, я знала характер твой! Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви! И нужен был шанс, последний, любой! А ненависть может гореть порой Даже сильней любви! И вот, говорю, а сама трясусь, Играю какого-то подлеца. И все боюсь, что сейчас сорвусь, Что-нибудь выкрикну, разревусь, Не выдержав до конца! Прости же за горечь, любимый мой! Всю жизнь за один, за один твой взгляд, Да я, как дура, пойду за тобой, Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад! И были такими глаза ее, Глаза, что любили и тосковали, Таким они светом сейчас сияли, Что он посмотрел в них и понял все! И, полузамерзший, полуживой, Он стал вдруг счастливейшим на планете. Ненависть, как ни сильна порой, Не самая сильная вещь на свете!
Пегас-АС: Ну а я спою романс .. )) озвучки и муз сопровождение... уж какнить сами .. )) Я встретил вас - и все былое В отжившем сердце ожило; Я вспомнил время, время золотое - И сердцу стало так тепло... Я вспомнил время, время золотое - И сердцу стало так тепло... Как поздней осени порою Бывают дни, бывает час, Когда повеет вдруг весною, И что-то встрепенется в нас, - Как после вековой разлуки, Гляжу на вас, как бы во сне, - И вот - слышнее стали звуки, Не умолкавшие во мне... Тут не одно воспоминанье, Тут жизнь заговорила вновь, - И то же в вас очарованье, И та ж в душе моей .....
Зейнал: Петя, а Петя, нет, ты скажи - ну как ты меня любишь?!! Говори ясно и коротко: что тебе надо купить?
Olla: Пегас-АС этот романс сразу представляется в исполнении Анатолия Папанова)))
Пегас-АС: Olla пишет: этот романс сразу представляется в исполнении Анатолия Папанова))) Реально! Он у меня на языке с самого утра .. и даже, я им уже заразил коллег...пол офиса ходит напевает этот романс ))
Зейнал: А еще можно пару раз чихнуть в переполненном автобусе и затем внятно пробормотать: " чтобы я, еще раз, когда-нибудь поехал в тот Гонконг..."
полная версия страницы